Почему стоит читать? Сборник статей

Общеизвестно, что существует два типа книг: те, что какое-то время живут в мире литературы, и не имеющие или почти не имеющие литературных достоинств – они лишь сообщают читателю некую информацию или развлекают его. Заурядный роман имеет только развлекательное значение и эстетической ценности у него не больше, чем у популярного мюзикхолльного куплета. Такой роман может увлечь на час, вызвав легкий прилив сентиментальности или заставив рассмеяться. Его можно разок прочитать, иногда и с немалым интересом, и порекомендовать для чтения усталому бизнесмену или его еще более усталой жене. На уровне, присущем такой литературе, это может быть очень умело сработанная вещь. Она что-то вроде пропуска на вход в мир литературы и с этой обязанностью справляется неплохо, но такое произведение не рассчитано на то, чтобы снискать какие-то почести и поэтому его не стоит бранить за отсутствие тех качеств, на которые оно и не претендовало

мы не вправе требовать гениальности от большинства публикуемых книг и пьес

Если мне память не изменяет, данное явление или нечто похожее однажды упомянул Бернард Шоу, сказав, что он и сам, когда был молодым театральным критиком, занимал непримиримую позицию. Тогда он критиковал многие пьесы, но не потому, что их авторы не справились с поставленной перед собой задачей, а по той причине, что эти пьесы не относились к числу тех, которые ему самому хотелось бы написать, или же они не соответствовали его эстетическим вкусам

Нетерпимость в критике отступает под натиском двух соображений: она не согласуется со здравым смыслом и с хорошим воспитанием. Здравый смысл всегда советует нам проявить терпимость, но, как правило, молодые люди с высокими эстетическими идеалами питают склонность именно к нетерпимости, ведь для них невыносима даже мысль о тысячах ежегодно публикуемых книг, которые не обладают достоинствами, способными удерживать эти книги на плаву хотя бы несколько недель. От благоприличных любовных историй молодых критиков чуть не тошнит. Они с отвращением читают незамысловатые исторические романы и ниспровергают их по той причине, что им, по своим художественным достоинствам, далеко до «Саламбо» Флобера. Таким критикам свойственны исключительные понятия об идеале, почему даже некоторые из лучших книг года им кажутся посредственными по содержанию и плохо написанными. У подобных критиков возникает ощущение, будто отвергая все, что издается, они очищают авгиевы конюшни литературы

Однако даже Шопенгауэру с его могучей честностью пришлось признать, что критика нетерпимая, но справедливая – почти нереальное явление, и поэтому он счел необходимым добавить: «Я уверен, идеальный литературный журнал может издаваться только теми, кто сочетает в себе неподкупную честность с редкостным знанием предмета критики и с еще более редким умением выносить единственно справедливое суждение, так что на одно столетие, от его начала и до конца, хорошо если приходится один такой достойный судья, но, может быть, таких вообще не бывает

Шопенгауэр, который был автором очень стимулирующих литературных эссеев, твердо придерживался того мнения, что, насколько терпимость необходима в обычных областях жизни, она в той же степени должна быть исключена из литературной критики. «Совершенно неправильно, – заявлял он, – пытаться внедрять в литературу то же самое чувство толерантности, что по необходимости должно превалировать в отношениях с глупыми, безмозглыми людьми, которые наслаждаются ею… В литературе подобные люди – незваные гости; как известно, развенчание зла уже есть доброе дело, ведь тот, кто не озабочен плохим, равнодушен к хорошему. Вежливость, ведущая сила в общественных отношениях, в литературе является ненужным и часто опасным элементом, потому что уравнивает плохое с хорошим

В XIX столетии как бы само собой разумелось, что терпимость в религии и политике – жизненно необходимое условие существования цивилизованного общества, но, оказывается, человеческое общество устало и от терпимости, и мы все чаще наблюдаем выступления в защиту деспотизма и жестокого подавления свободы слова.
Сейчас, правда, возросла, и даже очень, терпимость в сфере морали, но и здесь может возникнуть отрицательная реакция из-за всеобщей любви к переменам, почему терпимость в наши дни все больше ослабевает и люди все чаще подстегивают себя тоником неуважения к инакомыслию

Между прочим, рассуждая о приличиях с психологической точки зрения, мы сталкиваемся с интересным фактом: автор «Тристрама Шенди», очевидно, не отдавал себе отчета в том, что существуют веские моральные основания для нападок на его роман. Стерна и вправду уязвляло мнение, что священнослужителю непозволительно сочинять такие произведения… Работая над «Тристрамом Шенди», он прибегал к помощи шестнадцатилетней дочери: «Моя Лидия трудится, переписывая роман начисто, а жена вяжет, внимая моей диктовке». Нам неизвестно, позволял ли Стерн Лидии переписывать все свои тексты, но готовность привлекать ее к литературной работе свидетельствует о том, что он далеко не разделял мнения о «непристойности» своего романа, рассматривая его как юмористическое произведение из тех, которые школьницам можно читать, а ему, священнослужителю – сочинять

. Отчасти из-за литературы середины XVIII века мы привыкли считать это время эпохой распущенности в нравах и речах, но именно тогда же писатель Оливер Голдсмит в журнале «Общественный хранитель» поместил статью «Осмеяние Нелепого пристрастия к Непристойным и Дерзким романам вроде «Тристрама Шенди». Здесь он саркастически отозвался о «болтунах-сквернословах, кого в обществе часто принимают за остроумных и светских людей

Очевидно, способность отвергать литературное произведение или ужасаться ему видоизменяется с течением веков и поколений, но вряд ли когда-нибудь в мире переведется тип редактора, краснеющего не только над произведениями Рабле или Уитмена, но и каким-нибудь сравнительно невинным сочинением