Дом Кеко

После этого вдруг мне стали чинить препятствия. Коллега из моего отдела распустил по другим отделам слухи. „Он работает на рекламу“. Более того, до дочерней компании, где мне дали рекомендацию, эти слухи дошли. „Будьте с ним осторожны. Он расчётлив, и, если в вашей смете допущена ошибка, он до последнего промолчит. Пятьдесят тысяч, сто тысяч оплошностей не покроет, возложит ответственность на всех вас“. Нашёлся даже человек, который отправил письмо начальнику отдела кадров, что я беру плату за услуги. Письмо, конечно, анонимное. Начальник отдела кадров с самого начала был в курсе, но обиды, связанные с повышением, в такое время быстро сгущаются. Поэтому он, чтобы не принимать окончательное решение о моём переводе, был против обсуждения всех этих писем и многочисленных слухов. В такой ситуации появились и те, кто порой выказывал мне чрезмерное расположение, метил в союзники. Такие люди ещё опаснее. Впрочем, подобное творится везде. Я легко, без особого разочарования признал, что окружают меня прямо или косвенно враги.

Ты, наверное, можешь себе это представить, но я всюду ходил с простодушным видом. Я радовался, что у общества отобрали дезодорант и оно теперь испускает присущую ему вонь. Этот запах, запах ненависти, ревности, вражды, я люблю так же, как ты любишь духи. Более того, когда я стал объектом их ненависти и ревности, то понял, что они ничего не стоят. Ведь я лишь играю чужую роль, роль „человека, делающего карьеру“, роль объекта их ревности

— А ты чего не снимешь носки?

— А осколков стекла нет?

Сюнкити предусмотрительно не снимал тапочки.

— Боксёр, а как невеста перед замужеством, заботишься о своём теле. И спокойно относишься к тому, что осколки могут впиться в ноги мне.

— У тебя есть время пойти к врачу, есть время лечь в больницу.

Это был исчерпывающий ответ, но Кёко не обратила на него внимания. Радуясь прохладе под босыми ногами, белевшими в ночи, она послала Сюнкити за ароматическими палочками против москитов.

Как правило, есть причины тому, что человек, которого никто не любит, сам стремится стать нелюбимым. В первую очередь он старается подальше сбежать от основного источника нелюбви.

Бугры мышц на плечах и груди не выдавали отвергнутую, рвущуюся наружу, одинокую силу, они были из рода вышитых бабочек и котят: всего лишь плоть, которую любили

Сказав это, Марико заплакала, но её слова задели только самоуважение Осаму. И даже оно почти выдохлось — гордость и опьянение от того, что он любим, остались далеко в прошлом. В данном случае его любили за красивое лицо и мощную мускулатуру, поэтому чувства легко улетучивались. Но Осаму был особенным, он не думал о пресыщении и, наблюдая экстаз женщины, с удовольствием наслаждался пустотой: ты будто греешься на солнце.

Если предположить, что молодые люди с прекрасными мускулами могут сами по себе, без посредничества людей искусства, стать творением художника, то гарантии вечности, заключённые в их телах, приведут к появлению людей искусства уже среди них. И они должны спланировать самоуничтожение. Тренировки и взращивание мышц развивают тело, но одновременно, по закону времени, по закону увядания, прочно запирают его. Поэтому они не совершают присущие искусству действия; до конца жизни, определённого самоубийством, прекрасному телу не хватает условий, чтобы стать произведением искусства.

В конце концов Нацуо, не сдержавшись, заметил:

— Уж если мускулы так важны, стоит, пока не постарел, покончить с собой в момент, когда они наиболее впечатляют.

. В отличие от зримой красоты, в произведениях искусства её подчёркивают, на неё указывают, но она не бросается в глаза. Красота просто гарантия того, что творение сохранится в веках. Суть произведения — в его сверхдолгом существовании и только в этом. Даже представив, что человеческое тело есть произведение искусства, мы не сможем противостоять тому, что его будет подтачивать и ослаблять время. Значит, можно допустить, что лишь самоубийство в момент расцвета сил спасёт тело от разрушения. Произведения искусства тоже гибнут в пожарах и разрушаются

— Жёлтый цвет настраивает на счастье, — говорила Фудзико.

Похоже, она намеревалась соорудить себе кокон из жёлтых штор и жёлтых обоев.

— Ты что, собираешься строить счастье при помощи штор и обоев? — подшучивал над ней Сэйитиро. — По-настоящему счастливый человек будет счастлив и в гробу. Решила стать счастливой, так хоть траурный занавес можно натянуть на стены, — говорил он, и Фудзико радовали эти грубые слова любви.

Такое странное чувство — быть помолвленным. Сэйитиро случалось в приступах грубой страсти дрожать от предчувствия обладания, но нынешнее таило тревогу за неопределённое будущее и не позволяло насладиться заказанным, надёжным обладанием. Он всё держал в руках, осталось только дойти до спальни. И времени было с избытком, времени, когда можно сжимать руками, наслаждаться тяжестью тела, иногда просто забыться. Ему казалось, что подобного времени он прежде не знал

Фудзико была красива. Большие глаза на круглом личике, миленький нос, довольно большой, изящный рот, ровные зубы — всё это было дано ей от природы. Женщины подбирают облик в соответствии со своим мировоззрением, и образ мыслей Фудзико очень шёл аккуратным чертам её лица