Вещи, которые я не выбросил

Библиотеки — хроники наших читательских поражений.

Как мало в них книг, которые нам действительно понравились. Еще меньше таких, которые нравятся, когда мы их перечитываем. Большинство — память о людях, которыми мы хотели стать. Которыми прикидывались. Которых принимали за самих себя.

Мы не исчезнем бесследно. А даже если исчезнем, то останутся наши вещи — пыльные баррикады

Библиотеки — хроники наших читательских поражений.
Как мало в них книг, которые нам действительно понравились. Еще меньше таких, которые нравятся, когда мы их перечитываем. Большинство — память о людях, которыми мы хотели стать. Которыми прикидывались. Которых принимали за самих себя.

Когда-то я считал, что мы помним людей, пока можем их описать. Теперь я думаю, что все наоборот: они с нами, пока у нас это не получается.

писал поэт Кавафис:

Для некоторых наступает день,
когда они говорят или великое ДА,
или великое НЕТ

твои глаза должны быть на уровне детских глаз.

По большому счету все хотели в это верить. Что это уж слишком. Что не оба же раза. Что в воронке от снаряда безопаснее всего. Что квота бед и катастроф исчерпана, может, не навсегда, но надолго. Нам еще рано беспокоиться.

Лишь мертвыми людьми мы обладаем безраздельно, сводя их к некоему образу или нескольким фразам. К фигурам, фоном присутствующим в нашей жизни. Теперь уже ясно — они были такими или сякими. Теперь мы можем подытожить все наши терзания. Пролить свет. Поставить точку. Подвести черту.
Но я пока помню не всё. Не могу их описать, значит, они еще немножко живы.

Когда-то я считал, что мы помним людей, пока можем их описать. Теперь я думаю, что все наоборот: они с нами, пока у нас это не получается.

Когда-то я считал, что мы помним людей, пока можем их описать. Теперь я думаю, что все наоборот: они с нами, пока у нас это не получается.