Только ты

Как много лиц встречала я чужих,

Как часто слушала чужие разговоры,

Не обо мне велись неистовые споры

И не о людях, сердцу дорогих.

Пустые улицы, проселки, города…

Как много я прошла, когда плутала,

Когда от чувства сумасшедшего бежала —

Тебя забыть надеясь навсегда.

Безвременье ошибочно судьбе.

Пусты печати на билетах и штрих-коды.

Бежала я, но оказалось, что все годы

мой путь лежал не от тебя… К тебе!

Сегодня прошлого так гулок звук шагов,

Все живо в памяти – твои глаза и руки.

Вернулась я, и не было разлуки.

И больше нет любви не отданных долгов.

Единственный, порывистый, любимый.

Шальной мой, лишь с тобою я дышу.

Я знаю, что навек тобой хранима.

Люблю тебя! Поверь мне, я люблю!

– Настя.

– Ум-м?

– Что ты делаешь?

– Собираюсь позавтракать… Я так сильно голодна, что сейчас тебя съем!

Она подходит со спины и обвивает руками мою талию. Прикоснувшись голой грудью, игриво кусает за лопатку. Я стою в ванной комнате напротив зеркала и замираю с бритвой в руке, встречая ее пальцы на своем животе.

– М-м, какие твердые кубики у этого парня. Так вот вы какой, мистер Совершенство? Один, второй, третий… Завтрак для Эльфа, обед, ужин… десерт… – она целует мою шею, касается губами плеча. Поглаживая живот, пробирается пальчиками под резинку боксеров, и у меня в который раз обрывается дыхание.

– Настя, осторожно, – честно предупреждаю свою девочку, расплываясь в улыбке. – Мы проспали. Если ты опоздаешь в университет…

– И что же будет? – Эльф поднимается на носочках, чтобы куснуть меня за ухо.

– Пропустишь важную лекцию или какой-нибудь чертов коллоквиум.

– Пусть.

– Не сдашь зачет и отрастишь хвосты.

– Ничего, справлюсь.

– Будешь зубрить и не спать ночами.

– Подумаешь, – прижимается щекой к спине. – Кажется, не спать ночами входит у нас в привычку. М-м, я не видела тебя четыре часа, Стас, и ужасно соскучилась.

Ее признание заставляет меня нахмуриться.

– Ты со мной совсем не высыпаешься. Ничего не могу поделать с руками, они неравнодушны к синеглазому Эльфу. Может, их связать?

– Бесполезно, Фролов. Это я неравнодушна к тебе, особенно после душа. Ты пахнешь лесом, холодным туманом и ожиданием… Теперь я понимаю, как Серый волк заманил в свои сети Красную Шапочку. Сказки врут, волк не был страшным. Он был таким же сильным и красивым, как ты…

Шаловливые пальцы скользят по мне, легко царапают кожу, губы целуют, и я чувствую, как наливаюсь желанием от этой игры слов и прикосновений. От того, что вижу в отражении зеркала – прикрытые длинными ресницами глаза и мягкие волосы, рассыпанные по плечам.

Мой Эльф оказалась смелой и отзывчивой в любви, жадной к ласкам, и я с удовольствием потакаю ей. На моих щеках и подбородке пена для бритья, но это уже ничего не меняет. Я хочу ее и знаю, что буду хотеть всегда.

– Ты доигралась, моя сладкая! – поворачиваюсь, чтобы поднять любимую на руки и со смехом, целуя, унести в спальню. – Черт с ним, с универом! Значит, будем зубрить!

Француз на танцполе выписывает кренделя под всеобщие восторги толпы, без конца машет нам рукой, а я смотрю на Бампера и чувствую, что разучился понимать намеки.

– Она тебе сказала, что этот крендель ей только друг?

– Ну, сказала. А еще – что снимали квартиру. Два лета, мать твою!

– Но не факт, что были вместе!

– Да ты посмотри на него, Рыжий! Смазливая харя! Трясет задницей, как девка, Барышников недоделанный. Да мужиков за такой шпагат стрелять надо! Раздавит же об пол хозяйство! Вот и перед ней тоже.

– Ты же сказал, что француз перед тобой голыми яйцами тряс.

– Тряс! Я ему дважды чуть по морде не съездил, еле сдержался, а он пристал пиявкой…

– Во-от, правильно мыслишь! И?

– Что «и»?

– Он тебе сказал, что ты его зацепил?

– Допустим.

– Попросил как человека сфотографироваться на память, а ты что?

– Сказал, пусть валит к себе во Францию, в музей мадам Тюссо, и фотографируется с кем хочет. А я ему не Шварц и не Брюс с каждым встречным в камеру скалиться. Облезет.

– Гревен.

– Что?

– Музей восковых фигур Альфреда Гревена на бульваре Монмартр в Париже. Мадам Тюссо – это пусть валит в Лондон.

– Да мне один черт куда!

– Тебе, может, и один, Фрол, а Бонне – нет. Смотри, как старается для тебя, гуттаперчевый.

Рыжий смеется, и я срываюсь.

– Слушай, Витька! Ты или изъясняйся нормальным языком, или…

– Или что? – улыбается друг, смотрит соловым взглядом, явно получая удовольствие от разговора.

– Да иди ты…

Я разворачиваюсь и выхожу из клуба. Оглядываюсь. Руки так и хочется чем-нибудь занять, и я стреляю сигарету у охранника.

– Фрол, – удивляется тот, – ты же вроде бросил. На кой тебе?

– Уже курю! – рычу в ответ, пытаясь затянуться. – Хочу успокоиться.

– А-а…

– Слушай, Макс, – обращаюсь к парню. – Что бы ты мне ответил, если бы я приехал к твоей девушке, к своей девушке, а сам скалился тебе как дурак, называл милашкой, а потом сказал, что ты меня зацепил, и попросил общее фото на память?

– Чего? – Макс отшатывается от меня как от чумного. Смотрит с подозрением. – Фрол, ты что, дряни нюхнул? Не замечал за тобой.

– Чего, мать твою, не замечал?!

– Ну, чтобы ты… Короче, я бы ответил так: вали лесом, парень, пока я тебе рыло не начистил. Потому что не знаю, как ты, а лично я баб предпочитаю. Ясно?

– Но он тоже баб, понимаешь?! В том-то и дело!

– Кто? Вот тот блондинчик, который назвал меня «секси»? Ой, что-то я сомневаюсь, Фрол…