Преступление Сильвестра Бонара

Медведь — не пиренейский, а кабинетный; а эта разновидность еще страшнее.

История не наука; это искусство, и преуспеть в ней можно лишь воображеньем.

Я бы скорее повесился, чем написал бы водевиль,— не из презрения к жизни, а по той причине, что не мог бы выдумать ничего завлекательного.

— Добрый вечер, мой друг,— сказала маркиза, пожимая ему руку,— скоро я увижу, выигрывает ли бог при личном знакомстве с ним.

Старая маркиза, философка, бывшая в молодости другом Гельвеция , которую я видел у своего отца весьма престарелой, заболев в последний раз, приняла у себя кюре, желавшего подготовить ее к смерти.

— Разве это так необходимо? — сказала она ему.— Я вижу, что это прекрасно удается всем с первого же раза.

Следует заметить, что все люди, занимавшиеся счастьем народов, делали своих ближних весьма несчастными.

Праздность и нетерпимость сообщили дурной тон политическим его пристрастиям.

Поднявшись до умозрительных высот, они играли словами и говорили глупости, свойственные умным людям, иными словами — глупости ужасные.

Каждый по-своему свершает грезу жизни. Я творю ее в моей библиотеке, и когда пробьет мой час, пусть бог возьмет меня к себе с моей стремянки, приютившейся у полок, забитых книгами.

В этом мире для меня живут одни слова — настолько я филолог.