Олег Яковлев

Я — неудачный ирландец,
Ведь рыжим, увы, не родился!
Сижу в пабе грустный, тоскую:
«Зачем я на свет появился?!»
Я краску у ведьмы купил для волос
И вылил на голову щедро!
Не буду я прятать отныне свою
Макушку под шляпой из фетра!
Но выжгла все волосы эта чертовка,
Конечно, напился я с горя,
Проспался, проснулся, сел и подумал:
«Пойти, что ли, броситься в море?»
Почесал головешку, на ноги вскочил,
Зажегся надеждой бесстыжей:
Остался клочок на макушке волос —
И он-то был огненно-рыжий.

— А что с ним?

— Я не разбираюсь во всей этой кошачьей медицине, но кажется, у него появился… эм-м… негативный взгляд.

— Кот-пессимист? — удивился Виктор.

Томми вдруг вспомнилась мрачная поговорка, которую как-то сказала ему тетушка Мегана: «Если ощущаешь холод по спине — значит, кто-то прошел по тому месту, где когда-нибудь будет находиться твоя могила».

«Ты видишь то, что хочешь видеть…»

Людям часто хочется думать, что они очень умные и ловкие, хитрые и находчивые, что они могут обмануть саму смерть, Дьявола — да кого угодно, но правда в том, что они обманывают лишь себя.

Виктор стоял, словно пыльным мешком прихлопнутый, — настолько его обескуражила реакция матери. Лучше бы она начала ругать его, проклинать, плакать… Он ожидал чего угодно, надеясь на объятия, боясь ее гнева, но эта холодность, это равнодушие…

Знаете, что отличает сильных и уверенных в себе людей от других?

— Что?

— То, что у них есть стержень. Но понимаете, стержень — это не всегда хорошо. Особенно когда это, скажем… ну, скажем… ваш фитиль…

— Почему ты меня так ненавидишь, тетушка? — спросил Виктор.

Он явно не это собирался сказать, но слова сорвались с его языка будто сами собой.

Мегана отреагировала странно. Она застыла на месте, Виктор тоже остановился. Они были в коридоре одни, газовые лампы замигали, как будто кто-то играл с вентилем на трубе. Взгляд тетушки подернулся, и с него вдруг словно упала ширма. За растаявшей завесой равнодушия и холодной злости вдруг проявилось нечто другое. Виктор увидел боль, вытекающую одинокой слезой из уголка округлившегося глаза.

Он испугался. Как и Кристина ранее в гараже, существо, которое на мгновение открылось ему, было жалким, забитым и безвольным. У этого существа, которое нелепо пыталось распушить облезлый хвост, был несколько раз переломан хребет от неподъемной тяжести, которую оно на себя взвалило. И еще в нем не было абсолютно ничего злого — оставалось лишь немного горечи на дне увядших глаз.

— Я не ненавижу тебя, мальчик, — едва слышно сказала Мегана. — Я просто злюсь на тебя, разве не понятно?

У Виктора к горлу подступил ком. Даже когда Сирил схватил его своими колдовскими корнями, он не был так обескуражен и сбит с толку.

— Злишься? Но что я такого сделал?

— Ты бросил меня. Ты просто меня бросил.

— Тетушка, я не…

— Корделия не заслуживает такого сына. Она заслуживает какую-нибудь уродившуюся неблагодарной мерзость вроде Сирила и Мими. А я заслуживаю: я ведь все время была рядом. Все твое детство я заботилась о тебе. Но ты помнишь другое. Это все она. К черту ее! Я… — она коснулась своими ледяными пальцами его лба и уже потом договорила: — …покажу тебе…

Жизнь взрослого — это унылая, скучная и беспросветная штука.

Виктора вдруг посетила мысль: «А вдруг старикашка знает о слежке и зачем-то ведет меня за собой?» — но ее тут же заглушило одно из любимых напутствий его редактора: «Попадание в ловушки, Кэндл, да будет тебе известно, — это всего лишь одна из издержек нашей профессии. Не бойся прищемить хвост — однажды он у тебя огрубеет и утратит чувствительность к защемлениям. Лучше попасть в ловушку, чем выпустить пустые страницы».