Елена Серафимовна Петрова

было неведомо, что боль останется на всю жизнь, делаясь с годами все более изощренной и жестокой.

Дожив до семидесяти лет, она понимала, что вправить человеку мозги может только время

стояли по бокам, погибшая дочь и живой сын, и каждый хотел одного. Чтобы отец всегда был рядом. Но такое не могло сбыться для обоих сразу.

Шестого декабря тысяча девятьсот семьдесят третьего года, когда меня убили, мне было четырнадцать лет.

В седьмом классе я записала в свой ежедневник слова одного испанского поэта, на которого указала мне сестра. Его имя — Хуан Рамон Хименес, а изречение было такое: «Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперек».

Так и получилось, что у меня на глазах мой родной отец помогал моему убийце.

На нем была вина, сверху обрушивалась карающая десница: почему тебя не было рядом с дочерью?

Мы стояли по бокам, погибшая дочь и живой сын, и каждый хотел одного. Чтобы отец всегда был рядом. Но такое не могло сбыться для обоих сразу.

Впоследствии она стала совать краденое сыну, чтобы тот спрятал добро под одеждой, и он не мог отказаться. Если им удавалось выскользнуть и смыться на своем фургоне, она веселилась, хлопала ладонью по баранке и называла маленького Джорджа Гарви своим подельником. Кабина переполнялась ее буйной, непредсказуемой любовью, и на какое-то время — пока не иссякал этот всплеск, а на обочине не обнаруживалась какая-нибудь блескучая ерунда, которую нужно было, как выражалась мать, «проверить на годность», — он становился по-настоящему свободным. Свободным и обласканным.

Чудовищное и чудесное оказались неразделимы.