Андрей Шарый

за неимением роскоши пестующий уют

Вот именно об этом, о неслучившемся, тоскуют и громадная базилика в Эстергоме, и венгерская скрипка.

Слово balkan тюркского происхождения, этим существительным обозначают неровную гористую местность, поросшую густым лесом.

Кое-кому из специалистов (сошлюсь на мнение американского политического географа Джона Лампе) балканские горы кажутся несчастливыми: они не таят в своих недрах значительных запасов полезных ископаемых и часто оказывались недостаточно высокими, чтобы защитить местных жителей от вражеских армий, но всегда были достаточно рельефными, чтобы разъединять племена и народы. Ключевым фактором выживания и самосохранения здесь испокон века считалось тесное семейное, групповое сотрудничество. Фигурально говоря, понятие “род” во многих районах Балкан значило больше, чем понятие “народ”.

За пределами этого узкого социального круга начинался чужой, как правило враждебный, мир, к которому следовало относиться с опаской. Поэтому у многих из тех, кто считает балканские земли своими, имеется общая, невзирая на национальность и веру, эмоциональная особенность: сильная привязанность к своему краю, прямо-таки пассионарная гордость за “прямых” предков. Это и есть пережившее века чувство балканской родины, у которого мало общего с государственными границами

Едва ли не единственным положительным отличием балканских окраин была характерная для этих краев религиозная и этническая толерантность, похвальная на фоне кровавых межхристианских противоречий Старого Света и почти повсеместных гонений на евреев. Замечу, однако, что это немало: посмотрите на мир вокруг себя, оцените итоги древних и современных войн и ответьте, не является ли терпимость к чужим вере, языку и национальности высшим из всех достоинств

Американский историк Марк Мазовер напоминает, что в середине XIX века в западноевропейских странах, критиковавших Балканы за дикость, и не думали отменять публичную смертную казнь. Во Франции, например, преступникам рубили головы на городских площадях вплоть до начала Второй мировой войны. Упоминая об этнических чистках в Боснии и Герцеговине в ходе вооруженного конфликта 1990-х годов, Мазовер резонерствует: “Опыт нацистского концентрационного лагеря в Маутхаузене показывает, что австрийцы немногому могли научиться у боснийских сербов по части насилия… В конце концов, и ГУЛАГ был придуман не на Балканах”

Но в первую очередь этот прекрасный роман — философская притча. “Живые ничего не знают. Научите меня, мертвые, как умереть бесстрашно, без ужаса, — взывает к небу Нуруддин, — ведь смерть так же полна абсурда, как и жизнь”

За прыжками (теперь это называется по-модному cliff diving) удобно наблюдать из позиционированных по обеим берегам реки бесчисленных кафе и со смотровых площадок, предаваясь размышлениям о том, что же ты все-таки видишь перед собой: Старый мост или памятник Старому мосту. Я

Белградчане отличаются от остальных европейцев тем, что прадеды не оставили им домов, в которых можно было бы жить, а деды не оставили библиотек, книги из которых можно было бы читать”, — написал о своем городе один из его современных летописцев