Селеста Инг

Собаки, подумала Лидия. Вообразила себя собакой, покорной и дружелюбной, золотистым рет ривером с черной улыбкой и бахромчатым хвостом, но не складывалось: она не дружелюбна, не чистокровна, не блондинка. Она замкнута и подозрительна, как псина Вулффов – дворняга, вечно готовая к вражескому нападению.

На комоде флакон духов «Бейби софт» – в воздухе еще витает пыльная сладость любимого ребенка. А вот Лидии нет.

все равно поясницу покалывает, будто по хребту маршируют жуки.

. Но когда обернулась, лицо оказалось ее и больше ничье – узкое, а не широкое, как у Лидии, н

Загривок Джеймсу окатывает жаром – за ушами словно пот течет. Теперь Джеймс рад, что Мэрилин дежурит у телефона внизу.
– Это было недоразумение, – чопорно отвечает он. – Мы с женой друг друга недопоняли. Семейное дело.
– Ясно.

Не вышло. В кадре Лидия одиноко сидит под елкой, спиной к стене. Само лицо ее – вызов. Взгляд в упор, ни намека на профиль – мол, чего уставился? Нэту не видно границы между голубизной радужек и чернотой зрачков, глаза Лидии – как темные дыры в глянцевой бумаге. Забирая снимки из проявки, он пожалел, что запечатлел этот миг, эту суровость. Но теперь, глядя на фотографию в руке Ханны, не может не признать, что это настоящая Лидия – во всяком случае, вчера такой и была.

Она похожа на рекламную фотомодель, неправдоподобно наслаждается жизнью: рот темен и резок, в тонкой руке застыло блюдце, на блюдце торт с блестящей глазурью.

оразительно, как невозмутимо ее лицо, как она врет и не краснеет.

Позвонив по последнему номеру, Джеймс кладет трубку. Забирает у Мэрилин листок, вычеркивает Карен Адлер, и «К» распадается двумя аккуратными клиньями. Имя по-прежнему разборчиво

Оказывается, пока размышлял, заштриховал Карен Адлер до полного небытия.