Игорь Богданов

Потом его стали употреблять и как средство от разных болезней: головной и зубной боли, колик, ревматизма, кашля и порезов.

(сигара — от слова «цикуарра», что на языке индейцев племени майя означает «все то, что горит, тлеет и полыхает»; изготовленные в Петербурге сигары первое время назывались «рули»).

немножко рисовала – ну очень немножко, покрывая рисунками кусочки слоновой кости размером с почтовую марку, так что рассматривать нарисованное приходилось с помощью увеличительного стекла. Клио и сама пользовалась увеличительным стеклом, когда рисовала. «Ты только подумай, как это удобно: все мои картины можно носить в коробке для сигар! Другим художникам, чтобы развесить свои холсты, сколько нужно стен!» – говорила Клио

Всегда что-нибудь да подвернется

Мистер Гринлиф сам настолько порядочен, что не сомневается в порядочности другого. Том уже почти забыл, что подобные люди существуют на свете.

Он был навеселе, когда писал письмо, потому что сел за него как раз после ленча, а они всегда были навеселе после ленча, за которым пили вино. Восхитительное легкое опьянение, которое легко как преодолеть при помощи двух-трех чашечек черного кофе и непродолжительной прогулки, так и усилить, выпив еще стакан за неспешными будничными послеполуденными занятиями.

Они вдвоем вполне могут прожить на пятьсот долларов — ежемесячный доход Дикки.

, они не были приятелями. Они совсем не знали друг друга. Эта мысль поразила Тома, как ужасная истина, верная на все времена, верная для всех людей, которых он знал в прошлом и которых узнает в будущем. Все они какое-то мгновение вот так стояли или будут стоять перед ним, он снова и снова убеждался и будет убеждаться, что никогда не знал и не узнает их, а хуже всего — что он всегда какое-то время будет заблуждаться, думая, будто знает их и будто между ними и им существует полная, гармония и сходство

Еще никто из писателей в жанре детектива не создавал столь отталкивающего главного героя, как Том Рипли.

Newsday

То, чего я так опасался, все-таки произошло. Одно из двух: либо это был только сон, либо пространство и время теряли всякий смысл, обращаясь в жалкую никчемную пародию на то, что мы всегда считали незыблемыми категориями своего бытия.