Сара Дж. Маас

— Твои занятия приносят тебе радость. Не надо их стыдиться. Никогда.

Я вдоволь напилась воды из хрустального бокала, нагрузила тарелку едой и, наслаждаясь напряженной тишиной в столовой, принялась есть.

— А ты выглядишь… отдохнувшей, — заметил Ласэн и мельком взглянул на Тамлина.

Я пожала плечами.

— Хорошо спалось? — спросил Ласэн.

— Как младенцу, — ответила я и снова улыбнулась.

Жуя мясо, я почувствовала на себе взгляд Ласэна. Его глаза елозили по моей шее.

— Откуда у тебя рана на шее? — осторожно поинтересовался Ласэн.

— Спроси у него, — я указала вилкой на Тамлина. — Это он сделал.

Ласэн посмотрел на Тамлина, потом на меня, снова на Тамлина.

жалость к себе только мешает жить

Завороженная, я снова протянула руку и рискнула провести по крылу пальцем.

Ризанд тихо застонал.

— Это очень чувствительное место, — с заметным напряжением произнес он.

Точнее, встал на звезды и горы, изображенные у него на коленях. Ризанд, который не склонялся ни перед кем и ни перед чем.

Я — его пара. Равная ему.

— Значит, слухи верны, и величина крыльев соотносится с величиной некоторых частей тела.

Тамлин совершил едва ли не самый опрометчивый поступок за свою долгую жизнь – привел верховную правительницу Двора ночи в самое сердце своих владений.

– Почему? Потому что я тебя люблю!

Селена застыла с разинутым ртом.

– Я тебя люблю, – повторил Саэм и снова встряхнул ее за плечи. – Уже много лет. А он посмел тебя избивать да еще заставил меня смотреть, поскольку знал, каково мне будет. Но если я попрошу тебя сделать выбор, ты выберешь Аробинна, а это мне не-вы-но-си-мо.

Они оба прерывисто дышали, и звук их дыхания смешивался с шумом подземной реки.

– Какой же ты безнадежный идиот, – наконец сказала Селена, хватая Саэма за камзол. – Неисправимый идиот, паршивец и вообще настоящий глупец.

Саэм подумал, что сейчас она его ударит. Но она вдруг зажала его лицо в своих ладонях:

– Так знай: я выбираю тебя.

И она поцеловала Саэма.

Надежда — вечная приманка, особенно для голодного ума.

Тело у меня другое. Но сердце… оно осталось человеческим.