Эшли Дьюал

Чем больше мы сожжем мостов, тем легче выбирать дорогу.

Лучше я буду слабой, чем искалеченной собственными же мыслями и чувствами.

- Я редко ошибаюсь. – Дима разминает плечи и оценивающе пробегает по мне взглядом. Останавливается где-то на бедрах, хмыкает и тянет, - какое на тебе будет платье?

Ребята заулыбались, а Егор вяло отмахнулся:

– Да пошел ты.

– Не вздумай никуда идти! – Женя, как всегда, привлек внимание громким возгласом. Его и в детстве было слишком много, но Кириллу, как ни странно, эта черта в нем нравилась. – Я строго-настрого запрещаю тебе шевелиться.

Ничто так не убивает мозговые клетки, как рассуждения о том, «что делать» и «как быть». Впустую потраченное время, впустую приговоренные к смерти секунды. Все люди – палачи собственной жизни. Мы расстреливаем свои мечты, амбиции и чувства. Припираем их к стенке и спускаем курок. Мы чертовски талантливые ребята. Мы чертовски несчастные ребята. С пустым взглядом, но с переполненными болью легкими. Со словами на языке и холостыми речами на публике. С желанием жить и нежеланием что-либо менять. С желанием что-либо менять и все же с отсутствием характера. Мы в замкнутом круге, который начертили белоснежным мелом, стиснутым в пальцах. Вытерли ладони о собственную одежду и притворились, что не заметили следов, что это не я, что это они, а следы ничего не отрицают, это, мать их, всего лишь следы. Они не могут вступать с нами в дискуссию, отнекиваться, открещиваться, отмазываться, и нам нравится сидеть в центре круга, и нас тошнит от этого.

Жалюзи были вновь открыты, так что кухня, как и весь мир, тонула в свете и чертовом пространстве, где находилось так много метров для пустоты.

Его тошнило от своей слабости. От того, как он жил, как реагировал на боль. Кирилл знал, что ничто не проходит в жизни бесследно, теперь он уж точно это знал и все же в глубине души надеялся, что сил у него больше.

Они свернули на нужную улицу и поехали по крутому склону, с которого открывался вид на унылый город. Дымящиеся трубы завода. Купола церквей. Крыши супермаркетов и торговых центров, расплодившихся со скоростью озабоченных зайцев. И главный штрих – серость. Во всем. Во всех. Этот город всегда спал. Пребывал в доисторической заморозке. Возможно, поэтому люди здесь огрызались по поводу и без повода.

Годы проходят незаметно. Люди уходят из нашей жизни незаметно. Порой мы оглядываемся и понимаем, что тот, чью руку мы держали, уже не держит нас в ответ.

Парень пожал плечами и уставился на растекающийся желток. Искусство.