Татьяна Савушкина

— А я бы сказала, что нельзя знать, по каким принципам ты живешь, пока не придется испытать их на прочность

Мудрее быть глупым и добрым, чем умным и равнодушным.

Бывают дни, когда мне кажется, что весь мой срок на земле пролетел мимо размытой несвязной картинкой, мелькнувшей за окном автомобиля. В такие дни мои записки помогают мне замедлиться, возвращают меня в места из прошлого, дают им название и смысл

я больше не смогу узнать себя на старых фотографиях, что черно-белое изображение на них принадлежит кому-то другому. Будете много думать — можете и умом тронуться

она увидит, что мощь, деспотия и жестокость тех цивилизаций исчезли с лица земли, что правители пали, а их прислужники легли рядками в узкие мраморные гробы поближе к королю, вместе со своими женами и кошками, но красота, что была когда-то создана, уцелела. Филигрань на окнах, каллиграфия в камне, совершенство купола, который она пыталась запечатлеть. Создатели всего этого — каменщики, скульпторы, художники — те, кому не досталось ролей в больших играх власть имущих, те, чей ум считался недостаточно развитым, чьи мнения не учитывались, чьи богатства ничего не стоили, — плоды именно их трудов сохранились, все остальное обернулось прахом. Когда наступали смутные времена и крах казался неминуемым, искусство было не развлечением, а прибежищем, обломки его уцелевали даже после того, как цикл развития от создания до разрушения изживал себя и запускался заново. «Державы рушатся, люди умирают, но красота побеждает время», — объявил он в манере, которая отличает мужчин среднего возраста, когда те передают свою мудрость молодому поколению

Искусство бессмысленно вне его культурного окружения.

В наши дни все сидят на месте — вероятно, потому, что перемещаться стало так легко

Она сидит справа от кровати и странным образом ощущает на себе взгляд Ричарда, хотя тот не может повернуть голову. Карина косится на него, и глаза Ричарда, отчаявшиеся и умоляющие о разговоре, впиваются в ее лицо.

— Мы подождем Кэти, ладно?

Он смотрит на нее, не мигая.

— Хочешь что-то мне казать, пока она не пришла?

Он моргает.

Черт.

— Решил, как хочешь поступить?

Снова моргает.

В ее животе образуется пустота, а сердце стучит в горле. Карина медленно, неохотно берет наборную доску. Поворачивается к двери, пытаясь вызвать Кэти усилием воли. Никто не появляется. Карина разворачивается обратно к Ричарду и поднимает доску повыше.

— Первая буква из первого ряда?

Ждет. Ничего.

— Из второго?

Он моргает.

— Это «Г»? «Д»?

Моргает.

— Значит, «Д». Вторая буква из первого ряда?.. Второго?.. Третьего?.. Четвертого?.. Пятого?

Моргает.

— Пятого?

Моргает.

— Это «О»?

Моргает.

— Хорошо, у нас уже есть «ДО». Третья буква из первого ряда?.. Второго?.. Третьего?.. Четвертого?

Моргает.

— «М»?

Моргает.

— «ДОМ»?

Моргает. Из его правого глаза выкатывается слезинка. Карина вытаскивает из кармана пальто бумажную салфетку и промокает ему лицо.

— Ты хочешь домой?

Ричард моргает.

Но значит ли это, что он хочет сделать операцию и лечь дома на вентиляцию или экстубироваться и просто вернуться домой?

— Ты хочешь прооперироваться? — слышит свой голос Карина.

Ричард смотрит на нее широко раскрытыми глазами, из которых текут слезы. Он их не смаргивает.

— Ты хочешь, чтобы из тебя вытащили трубку, а потом отвезли домой?

Моргает заплаканными глазами.

Может, людям не под силу испытать больше страсти, чем им отмерено. Пирог нельзя делить на куски до бесконечности.

Карина слишком хорошо знает, что жизнь, сошедшая с рельс даже ненадолго, не всегда возобновляет прежний маршрут.