Асар Эппель

Асар Исаевич Эппель (род. 11 января 1935, Москва) — русский советский писатель и переводчик В 1957 году окончил Московский инженерно-строительный институт им. В.В. Куйбышева (кафедра архитектуры). Член Союза писателей СССР (1970). Окончил Московский инженерно-строительный институт. Широко публиковал переводы поэзии – прежде всего польской, но также итальянской (Петрарка, Боккаччо), немецкой (Брехт), американской и др. С 1989 г. публикует также прозу. Книги прозы "Травяная улица", "Шампиньон моей жизни", "Дробленый сатана", "In Telega". Либретто мюзикла "Биндюжник и Король" (по И.Бабелю) и сценарий одноименного фильма. Премии журналов "Знамя" и "Иностранная литература", медаль "За заслуги перед польской культурой". Асар Исаевич Эппель - профессиональный поэт и переводчик. Среди его переводов: произведения Петрарки, Боккаччо, Г. Сенкевича, Б. Брехта, Р. Киплинга, Б. Шульца, шотландских баллад, сербских песней Вука Караджича. Эппель является также автором либретто со стихами «Биндюжник и король», написанного по произведениям И. Бабеля «Одесские рассказы» и «Закат». Этот мюзикл с успехом прошел на многих театральных площадках. Наиболее известные книги Эппеля - «Травяная улица» и «Шампиньон моей жизни», сборники рассказов, вышедшие в 1990-х годах. В своих книгах писатель воплощает особый еврейский мир «Останкинской слободы» – мир нескольких послевоенных улиц. Его реалии зачастую носят весьма физиологичный характер, концентрация на предметном мире в произведениях Эппеля усилена, и зачастую имеет микроскопическую природу. Мрачноватый мир воспроизводится писателем сквозь призму ностальгических воспоминаний. Жизненные события зачастую раскрываются через мир предметов, животных и насекомых. «Фактура» эппелевского рассказа весьма натуралистична. Эти тенденции сполна воплотились и в прочитанном Эппелем на вечере рассказе, посвященном людям, нелегально производящим сахарин в сарае. Образ одного из обитателей сарая – паука в углу, выписан весьма подробно и динамично. Александр Кабаков, выступивший на вечере, дал свою характеристику творчества Эппеля: «Долгое время я считал, что рассказы Эппеля – это стилистически изысканная память. И только недавно я понял, что память здесь не является главным инструментом и источником. Мир, созданный Асаром - это невоспроизведенный мир 40-х 50-х годов в еврейской слободе, существующий внутри Эппеля и его текста. Этот мир абсолютно параллелен реальному, он создан в голове Эппеля, нашедшего изумительную форму воплощения. Стилистическая изощренность эппелевской прозы придает последней абсолютно фантастический характер. Я часто сравниваю Эппеля с Фолкнером, хотя это сравнение носит весьма условный и неточный характер. Фолкнер создал свою Йокнапатофу и заключил в нее весь мир американского юга, Эппель же создал мир Останкино, из которого проистекает весь мир. Мир Останкино расширяется в произведениях Эппеля. Это не сужение реального мира, а расширение существующего». Ведущий вечера Евгений Рейн делился своими воспоминаниями и даже прочел стихотворение, посвященное своему другу Эппелю. «Эппель, абсолютно уникальная фигура русской литературы, - заметил Рейн, - когда мы вместе занимались переводной деятельностью, уже тогда он отличался от своих коллег по переводческому цеху». После окончания мероприятия, нам удалось взять у Эппеля небольшое интервью. Для начала, несколько банальный вопрос. Каково происхождение Вашего имени? Имя одного из двенадцати сыновей Иакова пишется Асир. Асар – одна из огласовок оригинального варианта, содержащего в себе корень: алеф, шин, рейш. Вас назвали так изначально, или это имя является «новоприобретенным»? Меня назвали так в детстве. С чего началось Ваше увлечение прозой? Я всегда очень много занимался литературой, а также переводами, театром, кино, поэзией, и вот последние 15 лет я занимаюсь прозой. Можно сказать, что я просто получаю от этого удовольствие. Известно, что у Вас строительное образование... Я закончил инженерно-строительный институт им. Куйбышева и даже отработал на стройке 8 месяцев. Так, как я поступал в институт в 1953 году, мои возможности в выборе профессии были достаточно ограничены. Хотя это был неплохой институт. Как получилось, что в Останкино сложился подобный еврейский анклав? Это было как–то обусловлено исторически? Я не могу сказать, что это был такой уж еврейский анклав. Там жили все: евреи, татары, и даже французы. Это была обыкновенная слобода, где застревали все, кто бросился в столицу. В основном - неудачники. Все, у кого хватало достаточно энергии, прорывались вперед – вы можете наблюдать это по нашим бывшим вождям, большинство из которых приехало из провинции. Кстати, там находились такие же деревянные домишки, как и на родине, в местечках. Съем жилья стоил очень дешево, мои родители платили 5 рублей в месяц. Кем были Ваши родители? Очень небогатыми людьми. Отец – служащим, мать – домашней хозяйкой. Она воспитала трех детей и всем из нас дала высшее образование. Вы действительно вспоминаете период детства и юности с той ностальгией, которая наполняет Ваши произведения? Да, могу сказать, что с ностальгией, но без особого удовольствия. А ощущали ли вы в тот период некую мрачность текущего бытия? Я Вам отвечу так: отключите батарею, погасите свет, по физиологическим делам ходите к кому-нибудь за два квартала, немножко сухого хлеба, прокисшее молоко.… Проживите так три дня, а после этого Вы сами сможете ответить на этот вопрос. Насколько тот микроскопический, параллельный мир, который Вы создаете в своих произведениях, идентичен реально существовавшему? Литература всегда создает параллельный мир. Разумеется, я не находился в том сарае, где производили сахарин. Литература – креативная дисциплина, и искать в ней конкретные описания того, что было – неблагодарное занятие. Допустим, Маркес писал, что его произведение «Сто лет одиночества» родилось из истории о том, как цыгане продавали лед. Я же могу сказать, что мой рассказ родился потому, что моя мама купила упаковку порошка сахарина, где оказалось несколько кристалликов сахара. Мир вещей, мир людей равноправны в Вашем творчестве? Безусловно. Этот мир – мир вещей постоянно сопутствует человеку и создан человеческими рукам. Вы ощущаете чье-то влияние на своем творчестве? Я думаю, все, прочтенное когда-либо мною, оказывает свое влияние. Бывает, что читаешь где-то фразу и ощущаешь, что это фраза - твой собственный ритм.

Quotes

Sasha Baranovskayahas quoted2 years ago
душу его снедало беспредельное отчаянье. Ведь не кто иной, как он, чистокровный русин, первый вызвался на роль миротворца в этой беспримерной войне. Он выступал везде и всюду, в сенате и на сейме, как самый ярый сторонник трактатов, он поддерживал политику канцлера и примаса и горячее других осуждал Иеремию, будучи искренне убежден, что действует во благо казачества и Речи Посполитой. Всей своей пылкой душою верил он, что переговоры, уступки всех умиротворят, исцелят, успокоят, – и именно сейчас, в эту долгожданную минуту, везя Хмельницкому булаву, а казачеству согласие на уступки, усомнился во всем: увидел явственно тщетность своих усилий, узрел под ногами зияющую пустотой бездну.
«Неужто им ничего, кроме крови, не надо? Неужто не нужны никакие свободы, кроме свободы жечь и грабить?» – думал в отчаянье воевода, сдерживая разрывавшие его благородную грудь стоны.
– Г о л о в у К и с е л е в у! Г о л о в у К и с е л е в у! Н а п о г и б е л ь! – кричала толпа.
Воевода без колебаний принес бы им в дар свою всклокоченную белоснежную голову, если б не последние крупицы веры, что и черни этой, и всему казачеству потребно нечто другое, большее – а иначе не будет ни им, ни Речи Посполитой спасенья. Да откроет им на это глаза грядущий день!
И когда он думал так, проблеск подкрепляющей дух надежды рассеивал на мгновенье мрак, порожденный отчаянием, и несчастный старец принимался себя уговаривать, что чернь – это еще не все казачество и не Хмельницкий с его полковниками и, быть может, все-таки начнутся переговоры.
Но много ли от них будет проку, пока полмиллиона мужиков не сложили оружья? Не растает ли согласие с первым дуновением весны, подобно снегам, что ныне покрывают степь?..
Sasha Baranovskayahas quoted2 years ago
А еще народ шел к Хмелю потому, что кто не шел, тот попадал в полон. В Стамбуле за десять стрел давали невольника, за лук, закаленный в огне, – троих, столь великое множество ясырей было. Поэтому у черни не оставалось выбора – и лишь странная с тех времен сохранилась песня, которую долго еще распевали по хатам из поколения в поколение, странная песня об этом вожде, прозванном Моисеем: «О й, щ о б т о г о Х м i л я п е р ш а к у л я н е м и н у л а!»
Исчезали с лица земли местечки, города и веси, страна обезлюдела, превратилась в руины, в сплошную рану, которую не могли заживить столетья, но оный вождь и гетман этого не видел либо не хотел видеть – он никогда ничего не замечал дальше своей особы, – и крепнул, и кормился огнем и кровью, и, снедаемый чудовищным самолюбьем, губил собственный народ, собственную страну; и вот теперь ввозил комиссаров в Переяслав под колокольный звон и гром орудий, как удельный владыка, господарь, князь.
Hellershas quotedlast year
В полках играли трубы, но сердца у всех обливались кровью. Каждый, глядя на эти стены, думал: «Милый дом, увижу ли тебя когда-нибудь еще?» Уехать легко – вернуться трудно. А ведь каждый оставлял тут какую-то часть души и милые воспоминания.
fb2epub
Drag & drop your files (not more than 5 at once)