bookmate game
ru
Владимир Довгань

Я был нищим – стал богатым. Прочитай, и ты тоже сможешь

Notify me when the book’s added
To read this book, upload an EPUB or FB2 file to Bookmate. How do I upload a book?
This book is currently unavailable
628 printed pages
Have you already read it? How did you like it?
👍👎

Impressions

  • Геннадий Шевляковshared an impression8 years ago
    🎯Worthwhile

    Очень вдохновляющая и крутая книга.

  • Кирилл Мокрецкийshared an impression2 years ago
    👍Worth reading

  • Константин Гайдукевичshared an impression2 years ago
    👍Worth reading

Quotes

  • Геннадий Шевляковhas quoted8 years ago
    В каждой неудаче, в каждой катастрофе есть новая возможность, но мы об этом просто не знаем. Нас этому просто не научили. Мы воспринимаем каждую неудачу как удар судьбы, как пощечину, как подножку, как невезуху, как катастрофу. Но только через борьбу с неудачей можно добиться чегото стоящего, если упрямо продолжать свое дело.
  • Максим Зікранецьhas quoted4 years ago
    Я еще не знал, что судьба приготовила мне страшное испытание.

    Однажды в одно мгновение вся моя жизнь изменилась. Словно кто-то выключил в комнате свет, и стало темно, мрачно и холодно.

    Мы приехали из Курган-Тюбе поздно вечером, и только начали разбирать свои сумки, как в домик вошел сын нашего тренера. Пряча глаза, он молча протянул мне телеграмму.

    В этот момент моя жизнь полетела под какой-то страшный откос. У меня было ощущение, что я попал в ад, упал в пропасть. В телеграмме было написано: «Володя, приезжай срочно. Валентин погиб».

    Земля ушла из-под моих ног. Больше я ничего не соображал – удар, шок, боль, в глазах потемнело, и я только смутно помню, как меня везут в аэропорт и сажают в самолет. Я приехал домой и увидел страшную картину.

    Совершенно седой отец, постаревшая сгорбленная мать, слезы, в комнате стоит гроб с моим братом. Он погиб нелепой, случайной смертью – в тумане автобус, в котором он ехал, налетел на стоявший на обочине грузовик. Из всего битком набитого людьми автобуса погибло шесть человек. Среди них был и мой брат.

    Для нас это была самая страшная трагедия. Да, мы жили небогато, многие вещи нам были недоступны, но касательно любви, дружбы, пониман ия, родного человеческого тепла мы были самой дружной и самой близкой семьей. Валентин для меня был буквально всем: это пример, это человек, на которого я всегда равнялся, он воплощал в себе все позитивное, все благородное, для меня он был как свет маяка в черной тьме океана жизни.

    Психологи утверждают, что запах является самым сильным психологическим якорем. И это действительно так. Я не забуду свою последнюю встречу с братом, когда я прилетел из Краснодара буквально на два дня. Я позвонил в дверь нашей квартиры поздно ночью и сразу же с порога спросил у отца: «А где Валентин?». «Он спит», – сказал отец. Я забежал в комнату, начал тормошить своего брата, прижался к нему. Полусонный, он облапил меня: «Вовка! Приехал!» И вот этот запах тепла, запах дорогого человека остался у меня на всю жизнь.

    Я был абсолютно уверен, что Валентин и есть тот стальной стрежень, вокруг которого будет держаться наша семья. Я помню, как он меня учил, сколько души он вкладывал в мое воспитание, как он меня защищал, как он помогал мне в жизни.

    По поводу моего отъезда в Краснодар Валентин переживал даже больше, чем родители. Ему было не по душе, что я живу один, вдали от дома, и он часто говорил родителям: «Давайте уговорим его, пусть приедет обратно. Я помогу ему поступить в наш политехнический, мы будем учиться вместе!» Я всегда чувствовал его внимание и заботу. Я знал, что есть старший друг, верное плечо, который поможет, который спасет, который поддержит, который научит. И вот этого человека не стало… Осталась только боль и отчаянная бессильная злость на судьбу, отнявшую у нас любимого человека так внезапно и грубо.

    Целый месяц после похорон прошел как в тумане, в каком-то забытье. Мы ходили как потерянные, ничего не понимая, убитые, раздавленные этим горем. И без того слабое здоровье матери сильно пошатнулось. К нашему подъезду зачастили «скорые», и это добавляло мне и моему отцу еще больше страданий. Как-то вдруг я сразу повзрослел – я понял, что вся ответственность за моих родителей лежит теперь на мне.

    Однажды я обнаружил в почтовом ящике письмо. Оно было от тренера. Он писал: «Скоро Кубок Советского Союза. Приезжай, я тебя жду!». Посоветовавшись с родителями, я с тяжелым сердцем поехал на сборы.

    Сборы проходили в одном из красивейших мест земли, в Абрау-Дюрсо, рядом с Новороссийском. Мы тренировались на прекрасном горном озере, в пяти километрах от моря. Ребята тренировались, а я выходил на воду, смотрел в это холодное и глубокое озеро и задавал себе вопрос: «Почему не я, почему Валентин? За что на наши головы свалилось такое несчастье?»

    В тот момент я находился будто в полусне, я не осознавал происходящего вокруг. Что бы я ни делал, рядом со мной словно черная вдова неотступно стояло мое горе. Через несколько дней мы выехали в Гали, в Абхазию, на первенство Советского Союза.

    До этого я показывал очень сильные результаты. Все указывало на то, что я на пути к чемпионскому титулу, все говорило о том, что вот он – мой великий шанс, мой большой успех. Но сейчас, после смерти брата, для меня это уже не имело никакого значения. На отборочных соревнованиях я на автомате отгонял 500 и 1000 метров, попал в полуфинал, вернулся в гостиницу и лег спать.

    Ночью я проснулся от страшной боли. Мне показалось, что мою голову стягивают железными обручами и она сейчас треснет или взорвется. Прибежал встревоженный тренер, вызвал врача, померили давление. Оказалось – 240 на 200. Гипертоники могут понять, что это такое, если еще вчера у меня было 110 на 70. Меня напичкали таблетками, но боли не проходили. От дальнейшего моего участия в соревнованиях пришлось отказаться, потому что речь шла уже о борьбе не за золотые медали, а за мою жизнь.

    Меня срочно переправили в Краснодар и уложили в диспансер. Супруга моего тренера была врачом, кандидатом медицинских наук. И она, и другие врачи искренне хотели мне помочь, но ничего не получалось: боли не утихали, давление не падало. Дошло до того, что я пил в день больше 60 таблеток, мне ставили по 50 уколов, но мое состояние не улучшалось.

    Промучившись так месяц, я понял, что в большой спорт мне дорога закрыта. Рухнули все мои мечты, все мои надежды. Хотя в тот момент мне было на все наплевать. У меня было только одно желание – избавиться от этой боли. Я не мог ходить в туалет, потому что я просто терял сознание от малейшего движения, я не мог читать, я не мог смотреть телевизор. Все нормальные люди просыпаются от звона будильника или от пения птиц, я же просыпался от страшной боли. Мои глаза были еще закрыты, но мой мозг уже буравила страшная боль.

    Я раньше слышал выражение «лезть на стенку от боли», но не понимал его. Мне оно казалось слишком натянутым. Теперь же мне хотелось на эту стенку не просто влезть, но пробить ее кулаком, расколошматить в мелкие обломки.

    Ребята прибегали ко мне в палату такими веселыми, счастливыми, жизнерадостными, я же был как живой труп, я просто умирал. Родители, испуганные моим состоянием, добились, чтобы меня отправили на лечение домой. Но дома мне было еще хуже. Приехав в Тольятти, я постоянно натыкался на вещи, которые напоминали мне о трагедии. Однажды я обнаружил в столе коробку карандашей «Koh-i-noor». Я так радовался, когда покупал их, я так мечтал, что сделаю приятное своему брату, теперь же эти чертовы карандаши никому не были нужны. Я со злостью сломал их и заплакал.

    Я не понимал, что со мной происходит. Вся моя жизнь превратилась в круговорот непрерывного лечения. Днем приходил доктор и, хмыкая, осматривал меня. Затем шел черед разных процедур: от обертывания до массажа. Потом меня поили какими-то горькими, как желчь, настойками, таблетками – и уколы, уколы, уколы… Сначала уколы мне делала медсестра, затем я научился делать их сам. Я просыпался ночью и тупой иглой делал себе укол, затем кипятил шприцы и опять ложился спать. Одного укола мне хватало на три часа. Затем голову снова раскалывала невыносимая боль, и, полусонный, шатаясь, я снова вставал и с содроганием вкалывал себе очередную порцию лекарств. Кожа на моей бритой голове от постоянных притирок и мазей сморщилась и покраснела. Глаза ввалились, от непрерывного напряжения начали дрожать руки.

    Все мое существо, казалось, распадается на молекулы. Я таял на глазах. Адский круг болезней начал раскручиваться со страшной неизбежностью маховика. Кроме гипертонии у меня обнаружился гастрит, хронический бронхит перерос в астму, и я начал задыхаться. Непрерывный кашель согнул меня в столетнего старика, в развалюху. Меня никто не узнавал. Я сам, глядя в зеркало, не узнавал себя в этом обритом наголо, худом, как щепка, чужом человеке.

    Так в 17 с половиной лет я стал инвалидом, который боролся за выживание. О каком спорте, о какой карьере могла идти речь, если главной задачей было просто выжить. Даже сейчас мне тяжело вспоминать об этом, потому что кажется, что все это было только вчера.

    Мои родители очень переживали за меня. Моя бедная мамочка валилась с ног, готовя настои, разыскивая для меня по всему городу лекарства, без конца приглашая докторов и сиделок, отец, приходя с работы, прежде всего заглядывал ко мне и только потом шел переодеваться. Потеряв одного сына, они ужасно боялись потерять и второго. Услышав однажды незнакомое стариковское шарканье в прежде легких и уверенных шагах отца, я чуть не расплакался. Я должен, обязан был выжить! Хотя бы ради моих родителей. Слово «жизнь» приобрело для меня более чем конкретный смысл и значение.

    Так мы, задыхаясь в этой гнетущей атмосфере боли и непреходящего горя, прожили до конца зимы.

    Однажды в погожий весенний денек я лежал на кровати и, следя глазами за солнечным зайчиком, весело поблескивающим на моем письменном столе, тяжело раздумывал. Мне было ясно, что я не смогу стать великим спортсменом, тренером. Висеть тяжким грузом на плечах родителей я тоже не хотел. Каждый день видеть страдания матери, горе отца и переживать свою страшную боль мне уже было невмоготу.
  • Максим Зікранецьhas quoted4 years ago
    Сборы – это массированная тренировка. Сборы – это когда рядом с тобой нет ни отца, ни матери, их заменил тренер. Сборы – это подъем ранним утром, еще до восхода солнца, и отбой после заката. Сборы – это горнило, где выковывается твой характер, твои бойцовские качества. Сборы подчинены одной главной цели – твоей будущей победе.

    Ты просыпаешься на рассвете, безжалостно поднятый за шкирку тренером, потому что измотан за вчерашний день и подняться самому тебя не заставит даже пушечная канонада. Построение, первая тренировка. Короткий сон, и несколько минут на душ и завтрак. Дожевывая уже на ходу, мчишься на следующую тренировку. Отпахав эти полтора часа, бежишь на обед и падаешь на кровать. Следующая тренировка только через два часа, поэтому стремишься поскорее провалиться в сладостный восстанавливающий сон. Кажется, только заснул, но тебя уже нетерпеливо будят на третью, самую продолжительную тренировку. Ускорение, спокойный ритм, ускорение, снова просто гребешь, и под конец самое мощное, на грани сил, ускорение. Когда перед твоими глазами уже плавают красные круги, нам разрешают причалить. Ужин проходит в полусне, и каждый мечтает только об одном – как бы добрести до кровати.

    Три тренировки в день зимой, до пяти тренировок летом. Это нормальный график любого спортсмена. Никаких развлечений. Танцы, вечеринки, бесцельные посиделки на скамеечках – этого в моей молодости не было. Все то, чем живут нормальные подростки, все развлечения, которые есть у обычного человека, в моей жизни полностью отсутствовали. Моя жизнь на годы разделилась на два состояния: нечеловеческие нагрузки, когда каждую минуту ты делаешь 80-90 гребков по 25 килограмм каждый, пот стекает по лицу, разъедает губы, непреходящая мышечная боль, непреходящее состояние усталости, – и сон.

    Когда ты становишься профессиональным спортсменом по гребле, ты используешь каждую минуту для отдыха. Лучше всего восстанавливает силы человека сон. Как правило, все гребцы спят по несколько раз в день. Эта привычка, выработанная в юности, сохранилась у меня на всю жизнь. Мне абсолютно не важно, где спать и в какой позе. Если я испытываю перегрузки, то мне достаточно на 15-20 минут закрыть глаза, и я мгновенно засыпаю, а просыпаюсь совершенно выспавшимся и отдохнувшим.

    Когда мне было шестнадцать лет, объем моих легких был 7,5 литра. У нормального человека – 3,5-4 литра. Когда бежит спринтер, у него в основном работают ноги. У гребца же работают абсолютно все мышцы – от кончиков пальцев до ушей. Представьте, вы в каждую минуту делаете в спокойном ритме до 80 гребков, а когда идет ускорение – до 140-150 ударов в минуту. Каждый гребок – это не просто красивый взмах весла, это 20-25 килограммов усилий. Возьмите две гири по 20-25 килограммов и начните поднимать одну за другой на протяжении 2-3 часов – и вы получите представление, что это такое. Нагрузка настолько невероятная, что к концу любой тренировки у тебя все плывет перед глазами. Твои пальцы превращаются в сплошные кровяные мозоли. Что бы ты ни предпринимал, все равно весло будет стирать твою кожу до мяса. Для любого гребца-спортсмена вид ладоней и пальцев со стертой до мясных волокон кожей – привычное дело. На такие пустяки никто даже не обращает внимания.

On the bookshelves

fb2epub
Drag & drop your files (not more than 5 at once)