Записки с Белого острова

Аль, — сказал он, — слабость — это её отсутствие. Человек, который боится стать уязвимым, этим и уязвим.

большая любовь. Она тяжёлая, и все от неё страдают

А за окном

Опять идут дожди, идут.

Опять всё дело кончится грозой.

А предо мной, а предо мной

Твои глаза, твои глаза

Опять полняются слезой.

«Полняются»! Где-то я это ведь уже слышала.

Клоака — это такой тёмный ход по клубным закоулкам, через каждые двадцать метров выемки с досками для сидения.

Спасают только кассеты. Те самые, из пиратского ларька.

Или переписанные.

Спасают меня от одиночества, спасают Седова от меня.

Спасают даже Хурманяна

цвет наших кроссовок было не определить.

Сгораемый шкаф

В детстве мы ждали, когда же проедет катер.

Волны! Волны!

Чем ближе он проезжал, тем больше были волны. Через них мы прыгали.

Да ненастоящие же, говорили взрослые.

А кого это смущало? С катера нам махали и улыбались

Блеск тебе зачем? Оближи губы!»

Как там поётся у классика, мне по барабану вся эта муть. А мне сейчас всё муть, кроме одного… Короче… что хочеш со мной делай… можеш убить… Но люблю я тебя, и всё тут!»

Все говорят — море, море… А тебе у моря одиноко. Впереди только скучная прямая линия. А тут сидишь — и многоэтажки тебе, и лес на горизонте. Всё вместе похоже на звуковую дорожку. Или на кардиограмму, раз уж такие у вас дела.

Пусть аритмия, но только бы не прямая, только бы не прямая, только бы не прямая линия.