Прежде чем мы стали чужими

Джефф…. Бакли… Умер…
– Ох, детка… Ну ничего… – Он гладил меня по спине и покачивал туда-сюда. – Шшш, ничего, не плачь, мы купим другую рыбку.
Я вырвалась и уставилась на него:
– Да нет же! Настоящий Джефф Бакли.
Он почернел.

не выбираешь своих родителей, и, если ты не склонен к суициду, ты не выбираешь свою смерть. Единственное, что ты можешь, – это выбрать того, кого любишь, быть добрым к другим и сделать свое краткое пребывание на этой земле максимально приятным.

И это предложение Алетты напомнило мне, как я хотела, чтобы у меня была вот такая заботливая мама – вместо той, что позволяла отцовскому пьянству портить нашу жизнь. Такая, которая радовалась бы моим звонкам, которой было бы интересно, как мои дела.

– Чтобы воспарить, надо уметь летать.

Я благодарила его снова и снова. С каждым днем я училась, как можно упростить свою жизнь. Может быть, это и есть взросление. Взрослые всегда говорят, какой сложной становится с возрастом жизнь, но я думаю, что на самом деле мы просто усложняем свои задачи. И наши страхи перемещаются от невозможности заснуть без любимого плюшевого мишки к поискам смысла жизни. Интересно, всех ли время, взросление, преодоление обстоятельств приводят в конце концов к такому уровню самореализованности, как у Орвина? Или же мы сдаемся и покоряемся тем жизненным условиям, в которых существуем?

Я искал тебя во всех других

Поэзия всего лишь жизни след. И если жизнь пылает хорошо, поэзия – один лишь ее пепел.

С самого рождения у тебя нет никакого контроля – ты не выбираешь своих родителей, и, если ты не склонен к суициду, ты не выбираешь свою смерть. Единственное, что ты можешь, – это выбрать того, кого любишь, быть добрым к другим и сделать свое краткое пребывание на этой земле максимально приятным.

Какого черта мы делаем это друг с другом?

– Зараза. Почему тебе надо все испортить?
– Поцелуй меня.
– Ты испортил мой сюрприиииз, – захныкала я.
– ПОЦЕЛУЙ. МЕНЯ.

А может, она думает, что мы молоды и у нас любовь?