Музыка лунного света

— Обязанность доброй ведьмы — уметь печь пироги, — заявила Паскаль Марианне

Когда Марианна подошла поближе, Сидони положила две половинки разбитого каменного сердца на результаты анализов и недописанное завещание и проворно отерла глаза тыльной стороной запястий.

Если прежде Ален был только вне себя, то в тот миг, когда тело Женевьев под красным платьем почти вплотную прижалось к нему, погиб безвозвратно. Они не сказали друг ни слова, они только смотрели друг на друга, и во время этого танца их дыхание участилось. Кончиками пальцев он ощущал под шелком платья ее теплую кожу и чувствовал жар, исходящий от ее взгляда и ее лона. Они не могли произнести ни слова, которое язык их взглядов и их рук не счел бы ложью.

— Можно угробить полжизни, просто глядя на человека, который унижал тебя день за днем.
— Это очень по-женски, — помолчав, заметила Женевьев. — Мы видим в этом проявление смелости.
— Когда считаем чью-то жизнь важнее собственной?
— Да. Это рефлекс. Как у двенадцатилетней девочки, которой семья велит знать свое место и, самое главное, никому не мешать, вовремя накрывать отцу на стол и убирать грязную посуду, и вот она хорошо себя ведет и ждет, когда ее полюбят.

она не сумела сказать по-французски, что женщины, если не испытывают оргазма регулярно, начинают вести себя странно

«Когда фея влюбляется в смертного, то часто боится, что он забудет ее, едва покинув волшебное царство, — давным-давно, когда он был еще мальчиком, поведала ему мать. — Феи умирают, если возлюбленный перестает о них вспоминать. Поэтому каждая фея пытается навеки привязать к себе возлюбленного. Но навсегда удержать его она может, только даровав ему смерть, запечатлев на его устах поцелуй тьмы. Тогда он умирает для этого мира и возрождается в потустороннем, соединившись со своей феей».
«В сущности, любого кельтского героя ждет сладостная смерть, — размышлял Янн. — Не важно, кем был он в земной жизни: королем, великим воином или простым художником. В руках феи он всего-навсего мужчина. Мужчина, который отвергает ради нее то, что ценил превыше всего на свете: славу, честь, деньги, власть, признание».

— Каждая женщина — жрица, — внезапно сказала она. — Каждая.
Она обернулась к Марианне и пристально посмотрела на нее прозрачно-ясными, как фиалки, глазами.
— Великие религии и их пастыри указали женщине место, которое ей не подобает. Женщин стали считать существами второго сорта. Богиня превратилась в бога, жрицы — в блудниц, а женщины, которые не желали склониться перед волей мужчин, — в ведьм. Однако то чудо, что таит в себе каждая женщина, ее пророческий дар, ее ум, ее способность исцелять, ее чувственность — принижали и принижают до сих пор.
Она стряхнула землю с облепленных грязью комбинезонных штанов.
— Каждая женщина — жрица, если она любит жизнь. Если она способна преобразить чарами самое себя и того, кто ей дорог превыше всего. Придет время, когда женщины вспомнят, какие силы и какое могущество в них сокрыты. Богиня ненавидит расточительство, а женщины слишком часто растрачивают себя попусту.

Марианна внезапно ощутила неизмеримый ужас от мысли, что может умереть прежде срока, не успев насладиться жизнью, когда придет ее последний час, не успев насытиться жизнью сверх меры, до предела. Никогда еще она не испытывала такой жажды жизни: сердце ее, казалось, вот-вот разорвется от мучительного сознания, что она столь многое упустила.

Merci, mon ami, adieu!

Может ли одежда изменить женщину? Нет. Но может помочь ей заново обрести себя.