Проблема Аладдина

Также довольно обычной я считаю ту стоянку в нигилизме, где пребываю как в зале ожидания – наполовину скучая, наполовину напряженно ожидая сигнала тревоги. Люди превращаются в пассажиров, и странно, что официант еще принимает заказы. Учитывая зловещие изменения нашего мира, почти каждому, должно быть, известно состояние, когда начинаешь сомневаться в рассудке. Может, все это – призрачный сон.
Страх усиливает растерянность. С отдельным человеком, с личностью так было всегда, но мы пока не обвыклись с титаническими масштабами. Если болезнь становится серьезной и нам грозит уничтожение, мы впадаем в отчаяние. Душевные страдания еще сильнее физических. Что по сравнению с этим богатство, успехи, какие я познал в «Террестре»? Они, а вместе с ними и общество скорее тяготят – ты ищешь дыру, куда бы заползти.

Исторические, а особенно археологические интересы тесно переплетены с могилами; в принципе мир и есть могила, куда погружаются времена и откуда возрождаются асфодельюlxvi. Это посев и жатва, и в каждом историке живет Орфей.

Самоирония глубоко укоренена у евреев; она помогала им выживать. Когда речь идет о жизни и смерти, комическая роль предпочтительнее трагической. Состояние и репутацию можно вернуть, жизнь – нет.

То, что мы, по преимуществу страдая, участвуем в низвержении богов, очевидно вплоть до Индии и Новой Гвинеи. Титанические силы в механическом обличии идут в наступление. Там, где уже не царит Зевс, бессмысленны корона, скипетр и границы; вместе с Аресом уходят герои, с Великим Паном умирает природа, где тускнеет даже Афродита, доходит до беспорядочных смешений.
Сила Диониса доказывает, что удерживается только он. Он хозяин праздника во дворцах и в толпе, он как дома у князей и у нищих. Его свет околдовывает муху-однодневку, и та от него сгорает.

Присутствие возлюбленной мешает, поскольку бросает тень на Афродиту. Последнее помещение остается на замке, туда проникает лишь солнечный луч. Вот тайная причина множества разочарований.

эротический нигилист. Что же это значит? Говоря грубо, мне милее всего женщина, которая не мешает своим присутствием, иными словами, которой нет.

Я признавал: профессия влияла на мой характер. В браке острый приступ тоже лучше, чем хроническое недомогание; крепкий скандал очищает воздух, а примирение восстанавливает домашнюю атмосферу.
Вообще-то мне не мешает тщательнее покопаться и спросить себя, явились ли эти изменения симптомом профессиональной болезни или все же таились в сердцевине моего существа.

Когда я овладел профессией, появился инстинкт игры. Он известен всякому, кому хоть раз в жизни выпадал успех. Мы приходим на работу в отличном настроении, как раньше тащились сюда с тяжелым сердцем. Все идет как по маслу. Опытный карточный игрок мешает и раздает карты – уже смотреть на него удовольствие.

Бедность сближает, зажиточность отдаляет. Меркурий для любви вреден.

Мое положение было сродни положению актера, который каждый вечер должен разыгрывать драму. Сначала он страстно отдается делу, потом то становится ежедневной привычкой; драма отпечатывается на речи, жестикуляции, мимике – маска становится постоянной.
Так и я. Входя в дома покойников, я больше не испытывал сценической лихорадки, что плохо сказывалось на характере.