Эйфельхайм: город-призрак

Но помяни мое слово. Придет день, когда вся работа будет выполняться умными машинами, а люди будут свободны, чтобы созерцать Бога и предаваться философии и искусствам.

Грегор махнул рукой:

— Или свободны, чтобы придумывать неприятности.

— У нас есть… взаимосвязь между духом и материальными вещами. Мы говорим, что «дух равен материи, умноженной на скорость света и еще раз на скорость света».

— Интересное заклинание, — сказал Дитрих, — хотя и оккультное в своем значении.

Experimentum solum certificat in talibus. Опыт — единственно надежное руководство.

— Каким же должен быть человек, чтобы наслаждаться убийством?

— Живым.

— Надежда! Одно из ваших «внутренних слов». Я знаю, что вы подразумеваете, когда говорите «свинья», «иноходец» или «Schloss»,[202] но что есть «надежда»?
— Это то, что можно сохранить, — сказал Иоахим, — когда все остальное потеряно.

Каждый дурак способен надеяться, когда успех не за горами. Требуется настоящая сила духа, чтобы верить, когда дела безнадежны.

— Если бы ты научился льстить императору, тебе не пришлось бы жить в лесной глуши.
— Если бы ты научился жить в лесной глуши, тебе не пришлось бы льстить императору.

Почему ты говоришь так, Грегор? — спросил он мягко.
— Я в жизни не видел ничего подобного.
— Видел ли ты когда-нибудь турка?
— Нет…
— Следует ли из этого, что турки сверхъестественны?

В восточном окне бледно-красное зарево, острое, как нож у горла,

Никто на свете не готовит так, как хохвальдцы; даже манекены в наших супермаркетах тучные