Павел Каштанов

Интерес публики к жизни знаме­нитостей противоречив: в нем присутствует доля несерьезности и игры, стремление к эмпатии и приобщению к чужому миру.

Знаменитый человек — объект не только восхищения, но и насмешек.

настоящий шедевр. С одной стороны, это — мону­мент, воздвигнутый в память о писателе, с другой — свидетельство дружбы.

смесь любопытства, эмпатии и осуждения

С другой стороны, репутация часто бывает незаслуженной, так как зависит не столько от непосредственной оценки заслуг человека, сколько от действия механизмов коллективного мнения (подражание, мода, слухи), которые произвольным образом вызывают у публики любовь или отторжение

«Ничто не внуша­ет большего безразличия к репутации, чем знание того, как она иной раз создается, как разрушается, меняется, кем, наконец, вдохновляются все эти революции»

«Ему казалось бы, что окружающие говорят о нем, как о ком-то другом», — пишет Дюкло, и это поразительная догадка, поскольку, как мы увидим в дальнейшем, чувство глубокого отчуждения, подобное обрисованному здесь, невозможность отождествить себя прежнего со своим новым статусом станет одним из главных мотивов критики знаменитости как социального опыта.

Мало того что публика капризна и критерии оценки у нее про­извольны, сам статус знаменитого человека крайне неустойчив по причине неиссякаемого потока претендентов на него и ограниченного внимания публики

и поднимает новую многообещающую тему — тему публики, которая становится главным арбитром вместо меценатов, но ведет себя гораздо капризнее и деспотичнее, чем они. Освобождаясь от влияния двора, писатели, по мнению Джонсона, попадают в еще бóльшую кабалу. Джонсон знает, что новые условия литературной жизни заставляют отчаянно добиваться успеха.

Успех книги не только не возвышает автора, но, наоборот, унижает его, превращает в товар.